В диалоге со зрителем

foto

У Томска есть своя Алла. Алла, Алевтина, Алевтина Николаевна Буханченко – актриса, режиссер, художественный руководитель созданного ею театра. Одна половина Томска ее любит, другая … тоже любит высказать о ней свои суждения. В любом случае яркая фигура Алевтины Буханченко никого не оставляет равнодушным.

Одни идут в ее театр, чтобы отдохнуть, за слезами и смехом. Другие с сожалением сравнивают нынешних героинь Буханченко из мелодрам и комедий с теми, которые заставили Томск говорить о таланте актрисы. Старые театралы помнят ее Липочку, Роксану, Варьку, поклонники театра «Интим» — Медею, Джулию, Титанию, Кручинину, Екатерину Великую, Серафину. За сорок лет служения томской сцене она сыграла более ста ролей, поставила около 60 спектаклей как по пьесам зарубежных классиков, так и русских. Она отваживалась брать к постановке произведения современных драматургов, русских и зарубежных, формируя репертуар так, чтобы он отвечал своему названию – камерный драматический.

О признании зрителей и правительства говорят ее награды и звания: премия Томского комсомола (1975), заслуженная артистка России (1991), «Человек года» (2001), заслуженный деятель искусств. О ее колоссальной работоспособности свидетельствует афиша бенефисной недели: из шести спектаклей ровно половина — премьеры. А на седьмой день «творения» она предстанет перед зрителем «неизвестной Алевтиной».  Накануне бенефисной недели и Международного дня театра мы встретились с Алевтиной Николаевной, чтобы поговорить о… любви.

Любите ли вы…?

— Однажды с московской сцены вы читали стихи. Не чужие – свои, лирические, о любви женщины… к Родине. Вы всегда соединяете несоединимое?

— Я всегда писала стихи.  Даже некоторые монологи в спектакле «Кандидаты» переложила на рифму. Для удобства. А несоединимое соединяет сама жизнь.

— Вы и судьбу свою переложили на рифму. И о ролях своих, как о дочках, говорили, и о своем театре, как о ребенке… Такая вот материнская любовь к театру…

— Поэтому я не могу заболеть, не могу отдохнуть от него. Но именно он и держит меня на плаву. Этот театр действительно для меня ребенок, которого я выносила под сердцем. 4 мая 1990 года мы вместе с моим мужем, ныне народным артистом России Николаем Моховым, открыли Малую сцену театра драмы спектаклем по пьесе Эдуарда Радзинского «Я стою у ресторана». Московские критики, приехавшие в Томск, были поражены и самим фактом рождения такого камерного, по интонации – интимного театра, и особенно их покорила моя трактовка роли. И они (заметьте, московские критики!) выдвинули наш спектакль на фестиваль камерных спектаклей в Сочи. А там он был признан лучшим спектаклем, а я вскоре получила звание «Заслуженная артистка России». Это редкий случай, когда звание дали за конкретную роль, а не за выслугу  лет.

Я вовсе не собиралась создавать свой театр. Я хотела подарить театру и Томску Малую сцену, но не получив материальной поддержки от руководства театра на ее создание, и чтобы сохранить ее для города, мы с мужем на собственные средства закупили все оборудование для сцены, закупили реквизит и превратили репетиционный зал театра драмы в первый частный театр Томска. Так, 18 января 1991 года в нашем городе родился «Экспериментальный камерный драматический театр-студия «Интим», в котором предполагалась доверительная интимная обстановка, и в самой структуре студии заложена необходимость воспитания для своего театра молодых актеров. С этого мгновения к моей функции актерской и функции режиссерской добавилась функция педагога. 3 года просуществовав на Малой сцене театра драмы, мы получили свое помещение по пер. Нахановича, 7, – в здании «Киномира».

В течение 7 лет мне приходилось совмещать работу актрисы театра драмы с работой актрисы, режиссера и художественного руководителя в созданном мною камерном экспериментальном театре. В 1998 году в связи с большой нагрузкой я ушла из театра драмы и занялась исключительно своим театром.

Для Томска это было в новинку, совершенно непривычно – частный, камерный, экспериментальный театр, где предполагалась доверительная, интимная обстановка. Театр-студия назывался «Интим» до тех пор, пока не появилась сеть магазинов с тем же названием. Для чего я создавала свой театр, для чего воспитывала актеров? Я миссию театра вижу в том, чтобы не дать человеку оскотиниться.

— А я думаю, любовь и не даст человечеству это сделать. Вы, переигравшие героинь, которые любили наотмашь, навзрыд, владеете секретом, как играть любовь на сцене?

— Это самое сложное в  нашей актерской профессии. Одному дано играть любовь, а другому, несмотря на разные приемы, — нет. Татьяна Доронина могла играть любовь, Марина Неелова, Ирина Печерникова. Это был их хлеб. Феликс Григорьян говорил, что у меня получалось играть любовь. Это мой «конек». Всю жизнь играла любовь. Я сейчас своих девочек в театре и колледже учу играть любовь. Можно через руки, через взгляд сообщить, что ты любишь. Но существует какая-то особая актерская чувственность, когда все органы чувств ловят манки извне. А потом они, преобразованные душой, доведенные до высокого градуса, вплескиваются волной, выливаются потоком любви на зрителей. Если актерский аппарат настроен на чувственное восприятие мира, актер сыграет любовь. Но у кого-то этот аппарат настроен на другую волну. Помню, репетируем мы любовную сцену с Дмитрием Киржемановым. Я обращаюсь к нему, а он смотрит мимо меня. Взяла его за руку: «Дим, почувствуй мои теплые руки. Посмотри мне в глаза…». Любовь – чувство не радостное, оно трагическое. Ощущение счастья сиюминутно. И ты понимаешь, что оно не может длиться долго. Миг счастья – это и есть вечность…  К сожалению, актрисы, играющие любовь, с возрастом полнеют. Природа та же – чувственное отношение ко всему, к еде в том числе.

О птице счастья

— Про миг счастья очень хорошо понимают героини Островского, а вы их сыграли немало.

— Я репетировала Катерину, но за пять дней до премьеры Феликс Григорьевич попросил меня попробовать роль Варьки. Ему нужна была актриса с мощной энергетикой, потому что для Григорьяна Варька была очень важна. Она – это змей-искуситель, который толкнул на грех Катерину. Варька свободна в отношениях с Кудряшом. Ее борьба – это борьба за освобождение сексуальной энергии. Но когда я еще репетировала Катерину, был эпизод, когда она с Борисом в овраге целуется, а Кабаниха поверху проходит и все видит…  Борис же – достаточно несамостоятельный человек. Но если женщиной владеет любовь-страсть, то эрос побеждает, и неважно, кто твой принц. Феликс вообще все делал не так, как другие.

Были случаи, когда я на репетициях просто сидела в зале и смотрела, как Григорьян  репетирует. Видела, как порой актриса бьется, бьется, а у нее что-то не получается. Потом он говорил мне: «Алла, попробуй». Я выходила и делала все, что требовал режиссер. А мне казалось, что это я сама нашла такой рисунок.

— Весь этот монолог можно считать признанием в любви Феликсу Григорьяну. Это был ваш режиссер?

— Да, мне очень повезло, что я играла в его спектаклях. И театру повезло. Когда пришел Феликс, он убрал половину труппы сразу. Даже Булдакова. Потому что Алексей уже был испорчен Павлодарским театром — зазвездил. Вообще было очень много трагедий. Но Феликс проявил железную волю. Потому что делал он это во имя театра. И ему             поверили.  Когда режиссер талантлив, да еще  умеет показать артисту, как надо играть, ты понимаешь, что лучше сыграть невозможно, хотя бы повторить, дотянуться.

Мы встречались с Феликсом Григорьевичем несколько раз, когда он возвращался в Томск после того скандального ухода. Однажды даже бутылку водки выпили, хотя я не пью. И вот он снова стал говорить то, что пытался в нас вложить: театр – это, прежде всего, диалог. Я еще работала в драме, но у меня уже четвертый год был свой театр, а он звал меня репетировать в свой спектакль «На дне». Я попросила его в связи с занятостью освободить меня от интересной роли, хотя очень хотела играть в его режиссуре. Я считаю себя его ученицей. Феликс научил на всю жизнь:  на сцене надо мыслить. Вначале мысль, потом чувство. Потому что мысль рождает чувство, а не наоборот.

На понятном языке

— Скажите, в какой театр вы бы пошли, будь вы современница Станиславского, Мейерхольда, Вахтангова, к кому бы пошли? Смею предложить, что сначала бы отправились в Камергерский переулок, в МХТ. Недаром же о вас писали критики: «актриса редчайшего дарования», «последовательница русской психологической школы», «обладает мощным темпераментом и заразительностью»….

—  Есть гений Станиславского, который придумал свою систему работы с актерами. Точнее, он не придумал, он, как Менделеев, вывел систему, по которой и не гений может стать хорошим артистом. Ведь что такое талант? Талант – это личность. А личность – это если в человеке есть сострадание, если он не нарцисс, если он может принимать чужую боль на себя. Научить актерскому делу можно: чтобы слышать, видеть, не работать «тончиком», не врать, не фальшивить. Но для этого надо развить слух к правде на сцене. Как есть музыкальный слух, так есть слух к правде на сцене.

Мейерхольд – ученик Станиславского, но его волновала не психологическое проживание, а форма. Он гениально выстраивал театральное пространство, но для меня театр Мейерхольда – мертвый.

— Понятно, значит, к Всеволоду Эмильевичу не пошли бы, а к Евгению Багратионовичу?

— Вахтангов соединял форму и содержание. Он — чистый ученик Станиславского. Превосходно владея формой, Евгений Вахтангов следовал системе Станиславского. Да и как не следовать?! Весь мир учится по ней, и Голливуд в том числе.

Если вернуться в наши дни, в наш театр, то как режиссер и актриса я понимаю: со зрителем надо разговаривать, условно говоря, не на английском языке, не на китайском, а на том языке, который он знает. Чтобы возник диалог. Потому что основа театра – диалог.

Я приглашаю томичей вступить в диалог с театром и со мной. Всю неделю я на сцене в разных амплуа.

— Что для вас этот бенефис длиною в 7 дней?

— Исповедь. Жизнь артиста исповедальна. Если ему есть что сказать, если он сохранил в душе то главное, во имя чего его пустил в этот мир Создатель, значит, сцена — твое место с меткой божьей, и ангел уж раскрыл крыло! В театре путь от юбилейного бенефиса к бенефису 5 лет. Меняется жизнь, меняешься ты, делаешь новые открытия; в жизни часто горькие, а в творчестве напротив – мудрые прозрения. И этот баланс дает силы жить надеяться и верить.

Подготовила Татьяна ВЕСНИНА.

Идея: Денис КУЛИКОВ.

Опубликовано в марте 2013 г.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *